я ждала от неё большего. никогда не нужно ничего ни от кого ждать.
самая сильная картинка её — в прошлую пятницу мы выходим из гостиницы Пекин, хоть уже стихая, но всё ещё хлещет сильный дождь, и есть минута, чтобы добежать до метро. Ты берешь меня за руку, и мы несемся по лужам через площадь, вдалеке уже солнце бьет лучами через тучи, освещая шпили высоток, и мы влетаем на ту самую желанную станцию мою, Маяковскую, с металлическими выгибами арок и крошечными небесными мозаиками Дейнеки
а после дома ты с гордостью запекаешь нам на ужин рыбу
я не понимаю, если ты так ценишь искренность и прямоту, неподдельность, зачем ты участвуешь во всей этой ярмарке тщеславия? какая безысходность ведёт тебя?
‘что я тебе скажу? - продолжал он думать, бормотать, содрогаться. - что ты мне скажешь? наперекор всему я любил тебя, и буду любить - на коленях, со сведенными назад плечами, пятки показывая кату и напрягая гусиную шею, - все равно, даже тогда. и после, - может быть, больше всего именно после, - буду тебя любить, - и когда-нибудь состоится между нами истинное, исчерпывающее объяснение, - и тогда уж как-нибудь мы сложимся с тобой, приставим себя друг к дружке, решим головоломку: провести из такой-то точки в такую-то… чтобы ни разу… или - не отнимая карандаша… или еще как-нибудь… соединим, проведем, и получится из меня и тебя тот единственный наш узор, по которому я тоскую.’ (Набоков, от Лизы)
самая сильная картинка её — в прошлую пятницу мы выходим из гостиницы Пекин, хоть уже стихая, но всё ещё хлещет сильный дождь, и есть минута, чтобы добежать до метро. Ты берешь меня за руку, и мы несемся по лужам через площадь, вдалеке уже солнце бьет лучами через тучи, освещая шпили высоток, и мы влетаем на ту самую желанную станцию мою, Маяковскую, с металлическими выгибами арок и крошечными небесными мозаиками Дейнеки
а после дома ты с гордостью запекаешь нам на ужин рыбу
я не понимаю, если ты так ценишь искренность и прямоту, неподдельность, зачем ты участвуешь во всей этой ярмарке тщеславия? какая безысходность ведёт тебя?
‘что я тебе скажу? - продолжал он думать, бормотать, содрогаться. - что ты мне скажешь? наперекор всему я любил тебя, и буду любить - на коленях, со сведенными назад плечами, пятки показывая кату и напрягая гусиную шею, - все равно, даже тогда. и после, - может быть, больше всего именно после, - буду тебя любить, - и когда-нибудь состоится между нами истинное, исчерпывающее объяснение, - и тогда уж как-нибудь мы сложимся с тобой, приставим себя друг к дружке, решим головоломку: провести из такой-то точки в такую-то… чтобы ни разу… или - не отнимая карандаша… или еще как-нибудь… соединим, проведем, и получится из меня и тебя тот единственный наш узор, по которому я тоскую.’ (Набоков, от Лизы)